Алекс Шерер - Охотники за облаками

– Спасибо.

– Не за что.

– Но я, наверное, мог бы… – нерешительно начал я и ненадолго замялся, – …вписаться сюда.

Она подумала над моими словами, а потом покачала головой.

– Не думаю, Кристьен. Чтобы вписаться сюда, сначала нужно быть чужим во всем остальном мире. А у тебя есть дом. Еще тебе понадобилось бы два шрама на лице. Думаю, они уж совсем ни к чему.

Она встала и ушла в каюту, а мне осталось только домывать посуду.

Мы причалили к Острову Хиппи в архипелаге Инакомыслия. Не сказал бы, что всех вновь прибывших здесь встречали с распростертыми объятиями. Местные жители слишком апатичны, чтобы по всякому поводу проявлять бурную радость. Зато они достаточно дружелюбны.

– Ладно, – сказал начальник порта, высокий длинноволосый человек, чье лицо было постоянно окутано дымом его трубки. – Не вопрос. Квенант, говоришь? Повесить тебя собирались, что ли? Да уж. Жуть. Ну и ну. Гнилое место. Нечего там ловить. Правильно сделал, что смылся. Конечно, оставайся у нас, какие проблемы. Иди в город, скажи, начальник порта тебя направил. Найдешь жилье где-нибудь в общине, там решишь. Не бери в голову, приятель. Да. Точно. Вы тоже не переживайте. Мир вам, ребята. Все круто.

Потом он посмотрел на семью Дженин, на их шрамы, татуировки, косы, подвески на шеях, золотые браслеты на руках, запястьях и щиколотках, выдохнул облако дыма и с уважением произнес:

– О, охотники за облаками? Круто, приятель. Круто, – потом он заметил меня и спросил: – Ты тоже охотник, парень?

Я подождал, чтобы кто-нибудь это опровергнул. Но они предоставили мне самому отвечать на вопрос. Так что я слабо кивнул.

– Вроде того, – сказал я.

А он ответил:

– Это круто, парень. Охотником за облаками быть круто.

И он был прав. Тут я не мог с ним поспорить.

Мы попрощались со спасенными арестантами. Они продолжали выкрикивать слова благодарности и махать нам руками на прощание, когда мы отчалили и вышли в термальные течения, развернув корабль домой – ко мне домой. Ведь охотники за облаками уже были дома. Их домом был этот корабль. Поэтому они были дома всегда и вместе с тем никогда, ведь у них не было своей земли и своей страны. Они были вечными небесными скитальцами, которые рождались в небе, жили в небе и умирали в небе. Они были родом из другой стихии. Не то что мы, скучно и твердо стоящие на непоколебимой, основательной земле. Их стихией было небо, как и у небесных рыб, только вот крыльев у охотников нет. Крылья им заменяют корабли, а перья и чешую – паруса. Они рождены, чтобы парить в небе и быть свободными.

Мы вышли в Главный Поток, лишь однажды отклонившись от курса в погоне за грядой облаков, которая объявилась по правому борту. Мы свернули к облакам, запустили компрессоры, наполнили баки, и уже с полными трюмами продолжили путь к моему родному острову.

– Сколько нам осталось? – спросил я Каниша.

– Два дня, – ответил он. – Может, три.

Два дня. Максимум три. И все это будет кончено.

Я все выискивал взглядом небесного кита, или жалоносок, или вооруженных до зубов варваронов. Но нет. Мы плыли спокойно и тихо. Похоже, мы исчерпали свой запас приключений.

Приближался последний день. Ко мне подошла Дженин и спросила:

– Не хочешь еще раз поплавать?

Наверное, это был такой прощальный жест – последняя маленькая радость, пока каникулы не подошли к концу.

– Конечно, – согласился я. – С радостью.

Нам остановили корабль. Мы нырнули за борт и купались в воздухе. Я чувствовал, что у меня начинает получаться все лучше. Я уже не боялся упасть, бездонная глубина неба не пугала меня.

Пока мы ныряли, к нам подплыли два небесных дельфина. Им хотелось порезвиться, и они тыкались в нас своими холодными носами. Мы ухватились за выступающие плавники на их спинах, и они стали катать нас по небу, выписывая сальто и кувыркаясь, а мы, крепко вцепившись в их плавники, смеялись и кричали от радости, и жизнь казалась праздником, которому не будет конца.

Покатав нас, дельфины остановились и подождали вознаграждения. Карла бросила им за борт немного сушеной небесной рыбы. Они проглотили угощение и, довольные, уплыли своей дорогой.

Нам тоже пора было двигаться дальше.

– Ты вернешься в школу после каникул? – спросил я Дженин, когда мой остров показался вдали.

– Не знаю, – ответила она. – Как отец решит. По-моему, он собирается двигаться дальше. Говорит, эта часть неба уже отработана и устарела. Он слышал, где-то есть места получше.

Про себя я подумал, что кочевники всегда верят, что где-то там есть места лучше. Эта вера дает им повод двигаться вперед, оправдывая их беспокойные натуры.

– Но ты останешься еще на какое-то время? – спросил я.

– Может быть.

Когда мы вернулись на борт, нас встречали всем экипажем: Каниш и родители Дженин стояли с серьезными и важными лицами, а я не понимал, что происходит.

Нарушил молчание Михаил.

– Кристьен, – начал он, – мой юный друг. Мы тут посовещались и пришли к выводу, что нам есть за что тебя поблагодарить. Возможно, без твоего участия я и трое моих товарищей болтались бы сейчас в петле на Острове Квенанта.

– Уверен, вы бы и без меня справились, – сказал я, и не из ложной скромности, а потому что действительно в это верил.

– Все равно, – продолжал Михаил. – Мы благодарны тебе. Мы не зажиточные люди. Как видишь, у нас мало имущества и немного денег. Мы не можем выразить нашу признательность дорогим подарком. Но есть и другие способы отблагодарить тебя.

Мне стало интересно, что бы это могло быть. Кажется, я начал догадываться. Я почувствовал запах трав, кипящих в котелке на жаровне. Увидел ритуальный нож, гревшийся на углях – его острие как раз начинало светиться красным. Увидел пузырек в руках Карлы, точно такой же, какой откупорила мать Алена, юного охотника за облаками, обезболивающее содержимое которого она вылила в его напиток перед тем, как…

Сердце мое ухнуло вниз. Вниз до самого солнца.

Дженин тоже догадалась. Она смотрела на меня в упор. Не просто в глаза, но прямо в душу, в самое сокровенное во мне. И так же, как и я, она с той же горечью и сожалением поняла, каким будет мой ответ на предложение, которое мне сейчас сделают.

Михаил продолжал:

– Мы бы хотели оказать тебе величайшую честь, какую только можем, мой юный друг, в знак нашей благодарности. Если ты позволишь, если ты готов с радостью принять их, мы хотели бы наградить тебя шрамами.

Что я мог на это ответить? Как поступить? Дело было не в страхе, не в мысли о боли, не в уродстве на всю жизнь – ничего подобного. Сколько раз я мечтал об этих шрамах? Сколько раз воображал, как буду с ними выглядеть, какое буду производить впечатление?

Дженин не сводила с меня глаз. Не хуже меня она знала, что, если я выберу шрамы, я выберу и ее тоже. Тогда я буду таким, как они, вместе с ними, одним из них – навсегда. Мы бы взрослели вместе, были вместе. Она могла бы больше не сдерживаться и не скрывать от меня ничего. Мы бы принадлежали друг другу. Мне было достаточно просто сказать правильные слова.

А я не мог. Не мог их сказать. Я хотел, правда. Очень, очень сильно. Но у меня была семья, дом, мама, папа, близкие и родные. Я не мог. Если я вернусь домой со шрамами, навсегда въевшимися в мое лицо…

Я не мог поступить так с ними. Не мог, и все. Как бы я… как бы сильно я…

Я просто не мог.

Я плохо помню, что именно им ответил. Должно быть, что-то верное, потому что никто не остался обижен. Поблагодарил всех за огромную честь. Поблагодарил за гостеприимство, за то, что позволили к ним присоединиться. Да, я сказал все, как положено. И отказался наносить шрамы на свое лицо. Я надеялся, что они поймут меня правильно – кажется, они поняли. Потом мы пили зеленый чай. Он даже начинал мне нравиться.

А Дженин ушла постоять у поручней. Она отказывалась смотреть на меня. Но когда мы снова тронулись в путь, я подошел к ней.

– Дженин, – сказал я, – ты же понимаешь?..

Она повернулась ко мне.

– Понимаю, Кристьен. Ты не можешь стать тем, кем не являешься. И я не могу. Так что…

– Но мы же все равно можем… дружить.

– Да, – согласилась она. – Мы можем дружить. Но мы не можем стать друг для друга чем-то большим. На моем лице шрамы, на твоем их нет. Нас разделяет мир.

– Нет. Так не должно быть. Это неправда. Мы все равно…

– Это правда, Кристьен. Ты выбрал дом. Свой народ. Свою жизнь. Так же, как я – свою. Хотя на самом деле никому из нас не давали выбора. Ты не можешь стать охотником за облаками. А я не могу перестать им быть. Так устроена жизнь.

Мне кажется, она плакала. Но не могу сказать точно. Я сам не видел отчетливо. Потому что у меня перед глазами было немного размыто. Я не помню, почему.